Выпуск 1980 1ЛО, п/инстр. Цыба.

Вспомним нашу Юность?
'Между небом и землей'
В Буграх на первом курсе, в столовой, которая располагалась в подвале бывшего монастыря, харч был просто убийственный, подстать мрачным казематам. Догадываюсь, что местный персонал тянул съедобные курсантские ингредиенты, как мог, по домам, и от этого кушать хотелось все время.
Резкие боли в желудке и беготня на улицу, в туалет, дали знать, что это не просто отравление. Надежды на благополучный исход, на то, что само пройдет, таяли. Очередной наряд вымотал меня окончательно, и старшина, видя такое дело, снял меня с наряда и отправил спать. Жалко было отдраенные полы, но деваться было некуда. Ночью кидало то в жар, то в холод, ребята по кубрику, как могли, сбили температуру, что дало возможность уснуть. Утром медсестра помогла слезть со второго яруса, одеться и дойти до санчасти, усадила меня на стул и вышла за градусником в другой кабинет. Закрыв глаза, прислонив затылок к прохладной стене, услышал звук разбитого термометра о кафельный пол, открыл глаза и увидел перед собой, остолбеневшую и бледную как простыня, медсестру. Молодец девчонка, не сдала меня, ведь когда она грузила 'тело' в скорую - зеленую буханку с красным крестом, я уже был без сознания:.
По осени, когда нас бросили на картошку, мы - курсанты первого курса, готовые на все, выковыривали ее из мерзлого грунта, имея на себе из одежки только х/б. Парень с юга, кажется из Аджарии, который и снега-то не видел, остолбенел и рухнул, потеряв сознание от холода, в результате его списали.
Сознание ко мне вернулось через сутки, в местной инфекционной больнице - одноэтажном деревянном бараке. Лежу в кровати, вокруг никого, в обеих руках торчат капельницы. Чтобы посмотреть какое на дворе число, попробовал повернуть левую руку с часами, но не увидел календарика, а сами часы вместо желтых стали зелеными. Понял, что у меня глюки и снова откинул голову на подушку, после чего почувствовал легкую, а потом все больше усиливающуюся тряску всего организма. Лихорадка заставила подать голос. Сбежались врачи, медсестры, быстро выдернули капельницы, одни держат руки, другие, с трудом попадая в вены, колют в них, не знаю чего. Забросали с головой одеялами, и я отрубился еще на сутки. И так три дня, за которые я мысленно уже попрощался с училищем и думал о том, как бы не помереть, на столько реально пришлось ощутить это пограничное состояние.
Однако, после общего улучшения, я обнаружил, что в палате не один, еще трое ребят-курсантов 'загремели' по моим следам, от которых узнал о 'военном положении' в училище и каким экзекуциям теперь весь личный состав там подвергают. Атас, мужики! Дизентерия!
Еще через неделю, не имея других развлечений, мы уже духарили, а врачи нас подвергали всевозможным процедурам, от которых свербело в разных местах наших молодых организмов. Каждое утро приходили молоденькие девушки из медучилища, человек десять, измеряли температуру и давление, щупали пульс и кокетливо улыбались, стараясь в нашей палате задержаться подольше. Ясно-дело, хоть и худые до безобразия, но мы выглядели гораздо предпочтительнее, чем пожилые больные.
После длительного лечения наступил час икс - процедура, от которой зависела продолжительность нашего пребывания в этом лечебном учреждении. Предварительно закачав в себя неестественным путем через клизму трехлитровый баллон жидкости, мне предстояло пройти так называемый 'телевизор', четвертым по счету. А пока, по указанию медсестры, переминаясь с ноги на ногу, я подглядывал за этой жуткой процедурой через щель в дверном проеме: на большом столе, на четырех костях, буквой зю, расположился лицом ко мне коллега по несчастью, накрытый простыней с отверстием посередине, где виднелась толстая никелированная труба. Дюжина молодых девчат, со стороны окна, по очереди, вглядывались в неведомые микроорганизмы, хихикая и шепотом переговариваясь друг с другом. В этот самый момент я почувствовал, что не могу в себе больше удерживать три литра, и понесся в конец коридора, где был туалет. Но он оказался занятым моим вторым коллегой по микроорганизмам. Короткие переговоры через закрытую дверь так и не закончились - слишком здОрово напирало изнутри, пришлось 'рвать когти' в другой конец коридора. Но и там меня ждало разочарование: третий мой товарищ сообщил натужным голосом, что освободиться от трех литров не так-то быстро! Так как давило и на мозги тоже, то ничего больше в голову не пришло, как на глазах у больных, в середине длинного больничного коридора, сходу выломать дверь в помещение, где планировали делать ремонт. Дверь, без петель, прибитая, на скору руку рабочими, гвоздями - соткой, с грохотом упала вместе со мной во внутрь, где я и нашел заветный кафельный прибор. Не без интереса больные, прохаживаясь по коридору, заглядывали в открывшуюся брешь, где сквозь оседающую пыль можно было разглядеть довольное лицо курсанта, оседлавшего белое чудо:.
Когда очередь становиться под 'телевизор' дошла и до меня, 'Остапа понесло'. Врачу я заявил, что согласен на эту процедуру только в присутствии его (ее) и медсестры! Никаких девок! Закончилось телефонными звонками из училища, с угрозами с того конца, что отчислят. Не помогло. Пришлось администрации больницы уступить моим требованиям. Помню, когда из меня вынимали этот прибор, было такое чувство, что я предупредил врача и медсестру о грозящей им опасности, поскольку те находились позади меня, смеялись громко и долго.
Все когда-то заканчивается. Закончился и наш вынужденный отдых с медицинскими приключениями, четырех молодых ребят, нечаянно загремевших в больницу, но никогда не кончится наша дружба, тот запал и задорный огонек в сердцах, который помогает жить нам всем сегодня!

Удачи Вам, ребята!
Жаль, что так редко встречаемся.
Ваш Александр, г.Тверь (shilov@tvcom.ru).